5 июня 1898 года в Гранаде родился Федерико Гарсиа Лорка.
*
Среди маргариток неба
гуляю.
Почему-то святым в этот вечер
я себя представляю.
Когда молодую луну
мне дали,
я опять ее отпустил
в лиловые дали.
И господь наградил меня нимбом
и розой
из розариев рая.
Среди маргариток неба
гуляю.
Вот и сейчас
иду по небесному полю.
Сердца из лукавых сетей
выпускаю на волю,
мальчишкам дарю золотые монетки,
больных исцеляю.
Среди маргариток неба
гуляю.
*
СОНЕТ
Я боюсь потерять это светлое чудо,
что в глазах твоих влажных застыло в молчанье,
я боюсь этой ночи, в которой не буду
прикасаться лицом к твоей розе дыханья.
Я боюсь, что ветвей моих мертвая груда
устилать этот берег таинственный станет;
я носить не хочу за собою повсюду
те плоды, где укроются черви страданья.
Если клад мой заветный взяла ты с собою,
если ты моя боль, что пощады не просит,
если даже совсем ничего я не стою,
пусть последний мой колос утрата не скосит
и пусть будет поток твой усыпан листвою,
что роняет моя уходящая осень.
*
БЕЗНАДЕЖНАЯ ПЕСНЯ
Сливаются реки,
свиваются травы.
А я
развеян ветрами.
Войдет благовещенье
в дом к обрученным,
и девушки встанут утрами
и вышьют сердца свои
шелком зеленым.
А я
развеян ветрами.
*
ПЕСНЯ
Пора проститься с сердцем однозвучным,
с напевом безупречнее алмаза -
без вас, боровших северные ветры,
один останусь сиро и безгласо.
Полярной обезглавленной звездою.
Обломком затонувшего компаса.
*
СЕВИЛЬСКАЯ ПЕСЕНКА В роще апельсинной утро настает. Пчелки золотые ищут мед. Где ты, где ты, мед? Я на цветке, вот тут, Исавель. Там, где растут мята и хмель, (Сел жучок на стульчик золотой, сел его сынок на стульчик голубой.) В роще апельсинной утро настает.
ОДИНОЧЕСТВО
В ПАМЯТЬ ЛУИСА ДЕ ЛЕОН
Красота недоступная!
Ищет ли мир это белое,
вечное и завершенное небытие?
Хорхе Гильен
Погруженное в мысли свои неизменно,
одиночество реет над камнем смертью, заботой,
где, свободный и пленный,
застыл в белизне полета
раненный холодом свет, напевающий что-то.
Не имеющее архитектуры
одиночество в стиле молчанья!
Поднимаясь над рощею хмурой,
ты стираешь незримые грани,
и они никогда твою темную плоть не поранят.
В твоей глубине позабыты
крови моей лихорадочный трепет,
мой пояс, узором расшитый,
и разбитые цепи,
и чахлая роза, которую смяли песчаные степи.
Цветок моего пораженья!
Над глухими огнями и бледной тоскою,
когда затухает движенье
и узел разрублен незримой рукою,
от тебя растекаются тонкие волны покоя.
В песне протяжной
лебедь свою белизну воспевает;
голос прохладный и влажный
льется из горла его и взлетает
над тростником, что к воде свои стебли склоняет.
Украшает розою белой
берег реки божество молодое,
роща запела,
звучанье природы удвоив
и музыку листьев сливая с журчащей водою,
Бессмертники хором
у неба бессмертия просят
и своим беспокойным узором
ранят взоры колосьев
и на карту печали свои очертанья наносят.
Арфа, ее золотые рыданья
охвачены страстью одною -
отыскать в глубине мирозданья
(о звуки, рожденные хрупкой весною!),
отыскать, одиночество, царство твое ледяное.
Но по-прежнему недостижимо
ты для раненых звуков с их кровью зеленой,
и нет высоты обозримой,
и нет глубины покоренной,
откуда к тебе доносились бы наши рыданья и стоны.
*
Мама,
пусть я серебряным мальчиком стану.
Замерзнешь.
Мама,
пусть водяным я мальчиком стану.
Замерзнешь.
Сыночек, таким холодней.
Мама,
вышей меня на подушке своей.
Сейчас.
Это будет намного теплей.